Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она ослепнет. Если это единственный способ вернуть ее – да будет так.
Я сидел и смотрел на мерцающий экран, окно в прошлое. Долгое время я провел перед проектором, думая о Лайле.
На четырнадцатый день я пошел посмотреть на смерть Халиайи. Я уже выходил из своего номера, когда зазвонил видеофон и высветилось лицо, появления которого я ждал уже две недели. Моя рука, протянутая к двери, затряслась. Сердце забилось в груди. Я чувствовал себя школьником, пойманным на месте преступления. Моя первая мысль была – бежать. Но я собрался с духом, вспомнил, кто я такой и как хорошо я замел следы. Я повернулся к экрану и нажал на кнопку, которая высветит мое изображение перед Маммом из «Корпорации пропитания».
У него было юношеское лицо с резкими чертами, не особо честное и открытое, на котором было написано устрашающее нахальство, каковое возникает из-за самоуверенности молодости, еще не познавшей серьезных поражений. Я его смутно помнил по университету – он только поступал к нам, когда я выпускался. Мамм быстро сфокусировал на мне взгляд, увидев, что мое лицо проявилось на экране.
– Добрый день. Это Мамм. Мы встречались в университете, не так ли, Коул?
– Да, я тебя узнал. Добрый день, Мамм.
Я коснулся угла экрана тремя пальцами, он сделал то же самое одновременно со мной – жест, заменяющий при видеосвязи рукопожатие.
– Я слышал, ты приехал в наш город, – сдержанно произнес Мамм.
– Еще бы ты не слышал, – пробурчал я себе под нос, а вслух спросил: – Чем могу быть полезен?
Мамм смотрел на меня цепким пристальным взглядом.
– Сегодня мы потеряем хорошего человека.
Я не притворялся, что не понял.
– Ты же не думаешь, что я сожалею.
– Разумеется. – Он помолчал. – Простое совпадение. – Его глаза продолжали рассматривать мое лицо. – Очень удобное для тебя.
Я подпустил в голос холода:
– Может, с тех пор как я окончил университет, правила изменились? Раньше считалось недопустимым задавать такие вопросы.
– Я не задаю вопросов. В них нет необходимости. Я лишь говорю, что для тебя очень удобна смерть Халиайи вскоре после твоего… провала. Чистое совпадение, этот твой приезд на похороны… Ты ему родственник, Коул?
Я ответил не сразу – не раньше, чем взял себя в руки, чтобы полностью контролировать свой голос. Меня так и подмывало швырнуть видеофон в лицо этому мальчишке.
– Не совсем, – сказал я, когда ко мне вернулось самообладание. – Я хотел посмотреть на его смерть. Это тебя удивляет?
– Я знаю, что это ты, – сказал Мамм ровным тоном. – Я не спрашиваю. Знаю. Мне просто интересно: у тебя был реальный клиент или ты действовал только для себя?
– За такое я могу подать на тебя в универсальный суд.
– Ты этого не сделаешь.
– Не знаю. Я поговорю об этом с Торнвальдом. Если ты сомневаешься в моей этике, тебе лучше все обсудить с ним, а не со мной. Неужели ты думаешь, что я бы появился здесь, если бы нарушил табу?
Он слегка скривился:
– Почему бы и нет? Если ты украл душу Халиайи по той причине, что я предполагаю, ты не остановишься ни перед чем. Я переговорю с Торнвальдом.
– Тогда переговори и отстань от меня. – Я глубоко вздохнул. – Ты ведешь себя как маловер, Мамм, так легко нарушая обеты. Мне придется обсудить это с вашим Белым президентом после похорон. С тобой нам не о чем говорить.
Я нажал на выключатель, оборвав его на полуслове. Звук пропал, изображение сжалось в светлую точку и погасло.
Слегка вздрагивая, я резко обернулся, схватил траурное платье и вылетел на улицу. Не важно, что там решил Мамм, ведь я замел все следы. Даже если он ударит меня нелегально, я не боюсь его магии. Но вот если он поговорит с Торнвальдом…
Внезапно меня осенило: какой же я дурак! Необходимо избавиться от Рэбба. Как можно было так долго не понимать очевидного! Если Рэбб замолчит навеки, исчезнет единственная улика против меня. Нельзя больше испытывать судьбу.
Размышляя о подходящих вирусах в нашей лаборатории, я поймал такси и назвал адрес Халиайи. В доме негде было яблоку упасть. Впервые после объявления о заклятии, наложенном на Халиайю, родственники и друзья вернулись к нему. Общество обратилось к живому мертвецу, чтобы проводить его в последний путь и отметить получение его души тотемом клана. Когда я приехал, пели уже второй погребальный гимн. Я натянул поверх повседневной одежды траурное платье и присоединился к толпе, продвигающейся по дому. Вряд ли кто-то узнает меня в лицо, да и не все ли равно.
Я поднялся за остальными на лифте в спальню, где Халиайа лежал на черных простынях. Тотем Рыбы был поставлен на виду у обреченного. Полузакрытые глаза Халиайи смотрели на чучело рыбы на золотой подставке. Веки медленно опускались и поднимались, словно умирающий видел перед собой вечность. Может, это на самом деле было так. Вера может заставить даже могучий разум видеть что угодно.
У стены на надувных подушках стояли на коленях его родственники, принадлежащие к тому же клану, и пели песнь смерти. Лайлы не было видно, но две другие жены Халиайи присутствовали. Мне раньше не приходило в голову, как часто он женился и разводился. Интересно, как относилась Лайла к тому, что она уже третья.
Вокруг кровати ходил человек, сжимавший в руках зеленую пластмассовую фигурку рыбы. Я знал, что это отец Халиайи, его ближайший родственник. Он пел глубоким мягким голосом.
На кровати лежал Халиайа, завернутый в белый саван с тотемом Рыбы. Его полузакрытые глаза были тусклы. Я подумал, что он не видит ничего, кроме чучела над кроватью. Губы его то сжимались, то разжимались. Руки были прижаты к бокам. Он лежал, сам похожий на тотем своего клана, прямой и неподвижный. Вдруг его тело выгнулось в конвульсивную дугу, и тут же он упал обратно. Три раза он выгибался и оседал.
Песнь звучала все громче, все торжественней.
Вот Халиайа дернулся в четвертый раз. Он подражал своему тотему. Потом замер. Но ступни его медленно шевелились, как будто он двигался сквозь воду…
Неудачи настигли меня два месяца спустя. В этом не было ничего магического. Так со всеми бывает – просто началась